Я – военный переводчик

Я – ВОЕННЫЙ ПЕРЕВОДЧИК

В детстве и юности я и представить себе не мог, что когда-нибудь буду военным переводчиком. Сколько себя помню, всегда мечтал стать летчиком: занимался в авиамодельном кружке и аэроклубе, прыгал с парашютом с вышки, уже решил для себя, что буду поступать в Черниговское высшее военное авиационное училище, готовившее летчиков-истребителей, пока в один прекрасный вечер все вдруг переменилось раз и навсегда.
Сидя с друзьями на берегу моря (было это в Ильичевске, маленьком городке и крупнейшем советском порту в 30 км от Одессы, где я тогда жил) и, вращая ручку настройки радиоприемника, я вдруг услышал ни на что не похожую одновременно и гортанную и мягкую речь. Не знаю почему, но я как–то сразу понял, что это арабский и так же сразу возникло непреодолимое желание научиться понимать эту экзотическую речь, объясняться на этом языке.
Сказано – сделано, новый язык давался мне необыкновенно легко: через неделю я уже знал алфавит (благо «Книга-почтой» работала как часы и снабдила меня всеми необходимыми учебниками и словарями), через год с небольшим сдал его на «отлично» на вступительных экзаменах в Ленинградский государственный университет.
Справедливости ради надо сказать, что в это время я еще не думал о профессии переводчика, скорее меня привлекала стезя востоковеда и большую роль здесь сыграла личность выдающегося арабиста И.Ю. Крачковского (одного из первых переводчиков Корана на русский язык), книгами которого я буквально зачитывался. Кстати, именно его вдова В.А. Крачковская – ведущий специалист по арабской нумизматике и эпиграфике принимала у меня вступительный экзамен. Однако отличная оценка не помогла мне стать востоковедом. Пообщавшись с пятикурсниками, только что вернувшимися после годичной стажировки из Сирии, я понял, что язык знаю лучше, чем они, да и вся обстановка в университете наводила тоску: облупленные стены в аудиториях, ломаная-переломаная мебель. Внутренний голос сказал: «Тебе здесь делать нечего, возвращайся домой».
И вот я уже слесарь на Ильичевском судоремонтном заводе, но, как ни странно, возвращение домой совсем не отдалило меня от переводческой судьбы, а, наоборот, приблизило к ней. Каким-то образом я узнал о существовании в Одессе курсов арабского языка, созданных энтузиастами, выпускниками специального факультета Института восточных языков (ИВЯ ныне Институт стран Азии и Африки) при МГУ. Занятия по вечерам три раза в неделю, и скоро, перепрыгивая с курса на курс, я оказываюсь на последнем третьем году обучения. Мои преподаватели предлагают мне съездить в Москву и показаться ректору ИВЯ А. А. Ковалеву, поступление гарантируют.
Однако мною овладевает другая идея – поступить в Военный институт иностранных языков (ВИИЯ). Конечно, из газет или справочников об этом институте тогда было не узнать. А вот мой сокурсник отставной майор Адель Мехтиевич Шукюров поведал мне о нем, что называется из первых рук. В конце Великой Отечественной он изучал персидский в ВИИЯ и потом служил в составе группировки советских войск в Иране.
Пришло лето, а с ним и новые экзамены. Хотите верьте в судьбу, хотите нет, но из 12 «четверок» за сочинение одна была моей («отлично» не получил никто, при том, что ровно половина из 350 абитуриентов оправилась домой, получив «двойки»), а на экзамене по арабскому мне попался тот же текст, что и год назад в Ленинграде. Словом зачисление в ВИИЯ, курс молодого бойца в лагерях под Москвой и через полтора года интенсивных занятий (в день 4-6 часов арабского языка с лучшими преподавателями в аудитории и столько же самостоятельно) нас "десантировали" на йеменскую землю, и началась наша переводческая работа.

Нас было восемь виияковцев, отучившихся в институте всего полтора года, и в первую командировку мы распределились следующим образом:

Сергей Зинченко
Алексей Ковалев                    Северный Йемен
Владимир Науменко
Виктор Якушев

Юрий Антипин                     Южный Йемен
Алексей Мищенко

Олег Овечкин                    Сирия
Вячеслав Ковалев

Как можно полноценно выполнять задачи военного переводчика восточного языка в боевой обстановке всего после трех семестров обучения? А мы к тому же попали сразу на две войны: одна – гражданская в Северном Йемене между монархистами и республиканцами, в которой СССР, естественно, поддерживал республиканцев, а вторая между двумя Йеменами – Северным и Южным)?
Ответ прост – в течение первых шести месяцев до первого выпуска своих групп из военного учебного центра, где готовили командиров батальонов-дивизионов для республиканской армии, мы, бывало, до 2-3 ночи сидели над конспектами лекций, которые предстояло переводить завтра, досконально осваивали автомобильную, бронетанковую, артиллерийскую боевую технику и средства связи. Иначе как бы мы донесли, то, что нужно было донести до наших слушателей.
    Чтобы было понятно, с кем приходилось работать расскажу только об одном случае. Выпускной экзамен в моей артиллерийской группе. Кроме теоретических вопросов выпускник должен решить задачу по стрельбе с закрытых огневых позиций, причем двумя способами: математически и графически (на карте). Один из самых уважаемых йеменских офицеров герой к тому моменту уже восьмой год продолжавшейся гражданской войны седой подполковник Ахмед Ханаши сидит в полном трансе, обхватив голову руками.
Подходим к нему:

"В чем проблема?"

"Где я возьму линейку в три километра длиной?"

"??????????"

"Ну, математически задачу я решил, а графически без такой линейки как быть?"
Мы с майором Вашкевичем делаем неимоверное усилие, чтобы не расхохотаться, и разрешаем подполковнику ограничиться математическим вариантом. Слава богу, после экзамена он не стал нас доставать вопросами, почему мы не дали ему эту линейку.
Была, к сожалению и другая специфика никак не связанная с профессиональным уровнем. Очень часто судьба переводчика всецело зависела буквально от одной фразы в его характеристике. Чего стоили нашим товарищам такие формулировки как: «Уставы Советской Армии знает, но не исполняет» или «Превозносит вооружение и боевую технику западного производства». В результате такой «принципиальности в оценке политических и деловых качеств» люди на долгие годы становились «невыездными», меняя один дальний гарнизон на другой. Многие попросту спились от этой безысходности, другие досрочно оставили военную службу, хотя могли бы принести армии и стране большую пользу, Тогда после своей первой командировки мы этого просто представить не могли. Столкнуться с этим нам предстояло через полтора года, когда командование вновь решило использовать нас для работы в Египте и Сирии.
И тут нас снова ожидал очередной скачок: после патриархального Йемена, где, несмотря на гражданскую войну, пришлось иметь дело с его очень дружелюбным народом и прекрасным отношением к нам, мы попали в самую гущу арабо-израильского конфликта и при этом столкнулись с настороженным, подчас враждебным, окружением из числа тех арабских офицеров и генералов, которых мы готовили к будущей войне за освобождение захваченных Израилем территорий.
Кроме того, на этот раз уровень работы оказался неизмеримо выше: я попал в Главное оперативное управление египетского Генштаба. Командировки, учения, переговоры с участием министра обороны, начальника Генштаба, приходилось переводить и президентов Анвара Садата и Хосни Мубарака (в то время он командовал египетскими ВВС). Мои однокурсники были распределены подобным же образом.
Неудивительно, что после двух лет такой командировки командование решило, что нам в институте задерживаться – только время терять и оставшиеся два года учебы мы прошли за год.
Потом был Ирак, переводческая работа с высшим военным и политическим руководством этой страны, в том числе с Саддамом Хусейном и Иззатом Дури, возвращение в Москву, служба в центральном аппарате министерства обороны, увольнение из армии и работа в Центральном бюро переводчиков Госкоминтуриста, преподавание английского в одной из московских спецшкол и родном институте, работа в информационных агентствах и PR-структурах, а последние десять лет я снова ПЕРЕВОДЧИК.
    Оглядываясь назад на пройденный за 45 с лишним лет путь, думаешь: ну в какой еще профессии ты можешь прожить столько совершенно разных жизней? Не просто побывать, а поработать в Центре управления полетами космонавтов и Лефортовском следственном изоляторе, в Золотой кладовой Эрмитажа и на станции очистки радиоактивных отходов, водить министров с экскурсиями по Кремлю и участвовать в передаче технологий дистанционного зондирования, общаться не только с видными политиками или военными, но и космонавтами, спортсменами, актерами и художниками.
И все только потому, что однажды ты услышал эту незнакомую речь и пошел за ней по пути своего призвания.
Одним словом, с какой стороны не подойди, переводчик это – призвание, если угодно, судьба. И, мне кажется, судьба счастливая, судьба тех, кому дано соединять людей и культуры, обогащаясь при этом и самим.

материал взят с сайта www.perewod.ru